Вся его карьера — цепь сплошных зигзагов, не вписывающихся в расхожее представление о биографии футболиста. Играть всерьез начал лишь в 17 лет. В сборной дебютировал в 29 и даже попал на чемпионат мира. А в 32 неожиданно ушел из футбола.
Закат
Уже несколько месяцев его зовут Вячеслав Евгеньевич. Он тренер юношей 1989 года рождения в торпедовской ФШМ. Рядом на лужниковской синтетике возится с мальчишками другой знакомый персонаж — Андрей Гашкин. «Вводит меня потихоньку в курс дела, — уточняет Даев, пока мы бредем к раздевалкам вдоль поля. — Он-то здесь второй год трудится».
— Гашкин все же постарше. А ваши ровесники по-прежнему в премьер-лиге успешно играют. Что мешало это делать вам еще хотя бы пару лет?
— Мысленно я давно себя готовил к уходу. Когда из ЦСКА в «Шинник» перебрался, стало ясно, что карьера близится к закату. Вдобавок обострились травмы. В прошлом году они окончательно доконали. Что поделать, у меня хроническое повреждение приводящих мышц правого и левого бедер... Сравнивал себя невольно с человеком, который пытается догнать уходящий поезд. Тратишь уйму сил, а он только все больше и больше отдаляется. Я понял, что его не догоню. И решил не терять время. Просто пересел в другой поезд.
— А я помню ваши слова в первом после перехода в «Шинник» интервью: «Еще надеюсь вернуться в сборную». Выходит, лукавили?
— Нет, в тот момент я искренне так считал. Но вскоре опустился с небес на землю. Чудес не бывает. Отъезд из московского клуба на периферию — всегда шаг назад.
— Многие футболисты цепляются до последнего. Ведь даже с заработками в первой лиге никакой оклад детского тренера не сравнится. Полагаю, вы уже прочувствовали это на себе.
— Еще бы! Зарплата у меня, как у рабочего на заводе. Параллельно в ВШТ поступил. Год обучения там стоит 70 тысяч рублей. За кого-то клубы платят, а кто-то, как я, — из своего кармана. К счастью, успел кое-что накопить. Да и у жены свой маленький бизнес. Что-то с торговлей связанное, в подробности, признаться, не вникаю. В отличие от Татьяны мне это совершенно неинтересно. Доход какой-то приносит — и ладно... Словом, есть сейчас возможность не думать о деньгах, а заниматься тем, к чему лежит душа.
— Не размениваясь на варианты типа Благовещенска или Махачкалы?
— Вот-вот. Я объелся футболом настолько, что опускаться после премьер-лиги куда-то вниз не тянуло абсолютно. Конечно, были бы проблемы — пришлось бы гонять мяч, пока сердце стучит. Не обращая уже внимания на болячки и дивизионы.
— Когда в последний раз поиграть за какой-нибудь клуб предлагали?
— Не поверите — неделю назад. При том, что всем известно о моей работе в торпедовской школе. Приглашали в Казахстан, в первую лигу. Про вторую и говорить нечего. Для меня, однако, это пройденный этап. Надо двигаться вперед.
— Помните день, когда сказали себе: все, больше не играю?
— Нет. Не было у меня ни мучительных размышлений на эту тему, ни бессонных ночей. Поговорил с Татьяной. Она на ситуацию отреагировала без драматизма: «Если продолжаешь играть — не волнуйся, поедем за тобой, куда надо. Заканчиваешь — что ж, начнем новую жизнь». Зимой пробовал пробежаться — боль в мышцах не отпускала. Но главное — мне уже не хотелось играть. От других сошедших «стариков» слышал, как тянет их на поле, как футбол им чуть ли не снится по ночам. У меня таких снов нет. Вообще, ни разу за это время не испытывал желания вновь зашнуровать бутсы. Изредка на тренировках со своими ребятами выхожу — эмоций ноль. Сам удивляюсь.
— А как вас из Ярославля в ФШМ занесло?
— Осенью в «Шиннике» я не скрывал, что могу завершить карьеру. В курсе был и мой друг Игорь Семшов. Видимо, слухи дошли до торпедовского руководства. Юрий Мишин позвонил мне еще в сентябре. Позже в «Шиннике» предложили с дублем поработать, а в межсезонье Долматов звал к себе помощником. Но бегать и расставлять фишки, выполняя чужие указания, мне, считаю, рановато. Вначале нужно попробовать создать что-то свое.
— Получается, не держали на вас в «Торпедо» обиды за давнишний переход в ЦСКА?
— Нет. И с Алешиным, и с Шевченко расстались нормально. Как принято писать, «без взаимных претензий».
— В жизни после футбола что для вас оказалось самым сложным?
— Привыкнуть к тому, что теперь за меня никто ничего решать не будет.
Сердце
— Игроку Даеву есть о чем сожалеть?
— Вряд ли. Я выжал из себя максимум. Меня сроду не причисляли к каким-то талантам. К тому же по-настоящему заниматься футболом начал только в смоленском институте физкультуры.
— А до этого где пропадали?
— В родной Туле ходил в футбольную секцию при заводе, но что там были за тренировки? Поле напоминало одну большую грядку. Тренер бросал нам, пацанам, мяч, словно собаке кость, и садился где-то в сторонке. Разве сравнишь с условиями в той же ФШМ?! Благо физическими данными природа не обидела. Помимо высокого роста у меня хорошая стартовая скорость. Почти во всех своих командах я был едва ли не самым быстрым. За счет этого да еще дисциплинированности и удалось пробиться наверх. Помню, приехал на просмотр в «Крылья». Дают тест — 7 раз по 50 метров. Финишировал вторым, и Аверьянов, явно не ожидавший от неизвестного новичка такой прыти, обомлел. Вижу, отношение вмиг изменилось: «Все, Слава, берем». Так я подписал свой первый профессиональный контракт.
— А до этого вторая лига — «Знамя труда», «Искра», «Кристалл»...
— Я играл за сборную институтов Смоленска. На первенстве РСФСР среди вузов мы котировались очень прилично. Тренировал нас ныне покойный Салымов Валерий Тимофеевич. В 91-м он порекомендовал меня в Орехово-Зуево. Зимой я заболел, но по глупости все равно продолжал тренироваться. Нагрузки давали порядочные — в итоге сердце «посадил». Врачи посоветовали взять паузу. Ждать в клубе никто не собирался, и меня выгнали. Контрактов-то тогда не было, числился я рабочим на местном комбинате... Вернулся в Смоленск. Полгода вел жизнь обычного студента, не надеясь в футболе уже на что-то серьезное. Заявили меня по старой памяти за «Искру», но сезон там — пустая трата времени. В этой команде алкоголиков я со своими представлениями о спортивном режиме выглядел инопланетянином.
— С сердцем-то у вас с тех пор как?
— Кардиограмма снова ухудшилась после того, как попал в «Кристалл», образовавшийся на базе команды смоленского института физкультуры. Там не в пример Орехова — для меня сделали щадящий режим тренировок. Постепенно организм адаптировался к нагрузкам, и впоследствии за сердце опасений не возникало. Отделался, можно сказать, легким испугом.
Террор
— Десять лет назад в нашем футболе все было совсем по-другому. Что из того периода нынче кажется особенно диким?
— То, что от защитника требовали бегать за своим нападающим по всему полю. Вцепился в него зубами — и попробуй хоть на шаг отойди. Какая подстраховка, какая «зона»... Форму раньше сами стирали, чего теперь и в помине нет. Заметно изменилась психология игроков. В клубах стали платить огромные деньги, и все боятся их потерять. В «Торпедо», ЦСКА, «Шиннике» я уже не встречал футболистов, которые бы крепко поддавали. Наоборот, каждый печется о своем здоровье.
— Самарский сезон каким в памяти сохранился?
— Во второй лиге я привык к тому, что спокойно могу нагнать любого соперника, почти всегда исправить собственную ошибку. В «вышке» подобные номера не проходили. Никогда не забуду, как надо мной в матче с «Динамо» издевался Черышев. Уже на третьей минуте отдал из-под меня голевой пас. Потом хет-трик сделал. Малейшая моя оплошность — и динамовский форвард метеором улетал к нашим воротам, как бы я ни пыжился. В жизни видел лишь одного игрока быстрее Черышева.
— Кто же это?
— Анри. Играл против него за сборную в товарищеском матче в Париже и был поражен, что человек на своих двоих способен развивать такую скорость! Когда бежал за ним, клянусь — ветер свистел в ушах. И тем не менее француз уносился от меня, как от стоячего. Невероятно...
— Покидали вы «Крылья», помнится, со скандалом?
— Да, через КДК. В Самаре на меня здорово обиделись, в газетах объявили рвачом и хапугой. Дело в том, что по контракту мне должны были предоставить там квартиру Произошла задержка. И я подал заявление в КДК. Это был предлог, чтобы поскорее уйти из «Крыльев». Понимаю, некрасиво вышло, однако еще сезона в Самаре я бы не выдержал. Я боялся уже играть в этом городе.
— Чего боялись?
— Команда выступала неудачно, я допускал много не свойственных для себя ляпов. Вокруг пошли разговоры, мол, Даев — случайная фигура в высшей лиге. Самарские болельщики тоже любви ко мне не питали, считали «деревянным». Навалилось все одно к одному. Морально там стало невыносимо. Поэтому уехать готов был куда угодно. Аверьянов, как ни странно, отпускать не хотел. Верил, что рано или поздно раскроюсь. Я и раскрылся. В другом, правда, клубе... А в «Балтике», к слову, ничего конкретного не обещали. С моей стороны поездка туда была чистой воды авантюрой. Две ночи перед этим не спал, извелся весь. Ткаченко на позиции либеро наигрывал другого защитника — Ролевича. Подозреваю, надолго осел бы там в запасе, если бы мой конкурент не сломался в первом же туре. Выпал шанс, а уж я его не упустил.
— Однажды в «Балтике» Ткаченко отрядил вас в нападение, и вы умудрились забить гол. Чем же руководствовался тренер, отправляя в атаку футболиста, прежде игравшего исключительно в защите?
— Для меня самого тот шаг остался загадкой. Принимаем дома «Тюмень». После первого тайма счет 0:0. В роли форварда у нас действовал Федьков, игрой которого Ткаченко был крайне недоволен. И в перерыве от него ни с того ни с сего слышу: «Выйдешь вместо Федькова. Давай, наведи террор впереди». Я подумал, это шутка. Улыбнулся. А Леонид Иванович, оказывается, говорил серьезно. Ну, думаю, террор так террор. Было у меня два момента — один использовал. «Балтика» победила — 2:0, а Ткаченко таким счастливым, как в тот вечер, я больше не видел.
Установки
— Это был единственный случай, когда тренер вас чем-то сильно удивил?
— Нет. Понять логику Романцева тоже не всегда удавалось. В 2001-м, например, он регулярно вызывал меня в сборную, но неизменно оставлял на скамейке. Потом в Москве в контрольном матче с греками не включил даже в число запасных. А через две недели — важнейшая игра в Словении. И вдруг я выхожу в основном составе! Никто из защитников травм не получал, на тренировках я выглядел как обычно. Чем заслужил внезапное расположение Романцева — ума не приложу. Если бы он изначально на меня в той встрече рассчитывал, наверное, все-таки проверил бы сперва в деле с греками. Я же до этого ни минуты за сборную не провел.
— Сам он об этом ничего не говорил?
— Нет. Романцев не сторонник задушевных бесед с игроками. Я, как и многие в сборной, ни разу не общался с ним с глазу на глаз. И установки у него рекордно короткие. От силы минут на двадцать. Что на чемпионате мира, что в товарищеском матче. Но мне лично подобная лаконичность нравилась. Обрисовали тебе задачу на поле, рассказали, что да как — и в бой. А то Шевченко или Газзаев могли такой поток информации обрушить, что, ей-богу голова трещать начинала. У Газзаева норма: в день игры — три установки. Сначала индивидуально с футболистом толкует, затем по линиям всех к себе вызывает и, наконец, в раздевалке общую установку дает. Каждая длится минут по пятнадцать. Тяжело. Шевченко практиковал по две установки — индивидуальную и общекомандную.
— Самая памятная из них?
— Затрудняюсь какую-то выделить. Вот в некоторых российских командах установки бывали колоритные. Заходил главный тренер в раздевалку, кидал на стол мешок с деньгами и произносил единственную фразу: «Выиграете — заберете». Но в своих клубах я с этим не сталкивался.
Розыгрыш
— «Балтика» вылетела в первый дивизион, а вас настойчиво обхаживали ЦСКА и «Торпедо». Что нашли заманчивого во втором варианте?
— На самом деле уходил я в ЦСКА. Уже и соглашение личное заключил. После чего обо мне благополучно забыли. Требовалось уладить ряд вопросов с «Балтикой», с которой у меня был действующий контракт, а мне армейские руководители заявили: «Ты там сам в Калининграде разберись и звони». С защитниками у Долматова был полный порядок, и понял я, что ЦСКА не больно-то во мне нуждается. Зато в «Торпедо» отнеслись так, что отпали последние сомнения. Из Калининграда прилетел с семьей в Москву и дальше на электричке собирался махнуть к родителям в Тулу. Узнав об этом, мне в «Торпедо» предоставили автомобиль. И отвезли в Тулу, несмотря на то что никаких бумаг с клубом я еще не подписывал. Да и звезда я разве какая-то, чтобы таким вниманием меня окружать?
— Не прогадали?
— Ни в коем случае. «Торпедо» — лучшая моя футбольная страница. Здесь я вырос в игрока сборной. Чему, кстати, забавная предшествовала история. Газеты вовсю трубили, что со дня на день меня должны туда взять, но официального приглашения не поступало. И вот были мы где-то на выезде, сижу в гостинице — звонок на мобильный. «Вячеслав, мы давно за вами следили и приняли решение вызвать вас в сборную России», — сообщает в телефоне незнакомый голос. Я обрадовался, лихорадочно расспрашиваю, куда и когда надо приехать. Мне что-то отвечают, попутно интересуются, с кем бы в номере на базе предпочел бы поселиться. После вешаю трубку и... слышу за стенкой взрыв смеха. Это Кормильцев с Вязьмикиным, главные наши остряки, меня разыграли. А я купился... Эх, хорошая была у нас команда. Веселая, дружная.
— Дружная? А что же вы тогда с Литвиновым прямо на поле едва не подрались? Почти как недавно англичане Дайер с Бойером.
— Нет, у нас с Виталиком до мордобоя не дошло. Хотя были к этому близки. Я второй год находился в команде, а Литвинов только пришел из «Уралана», пытался самоутвердиться. Он играл переднего защитника, я — либеро, вот и не сошлись мы во взглядах на торпедовские действия в обороне.
— А если без ложной дипломатии?
— Обматерили друг друга как следует. Помирились, впрочем, тем же вечером. Сели после игры за кружкой пива, обсудили преспокойно все и убедились, что для общего же дела старались. В разгар матча порой сложно эмоции сдержать.
Травма
— Почему не захотели продлить контракт с «Торпедо»?
— Я с громадным уважением отношусь к Виталию Шевченко. Во многом благодаря ему достиг уровня сборной. Но за три года нашей совместной работы мне все изрядно приелось. Застаиваться начал. Хотелось каких-то новых впечатлений. Не из тех я людей, что готовы всю жизнь провести в одном клубе.
— А как же ваш друг Семшов? Играет себе который год в «Торпедо», отметая любые предложения, и никуда оттуда, похоже, не стремится.
— Я с семьей достаточно помотался по стране, для нас лишний раз поехать куда-то — не вопрос. А Игорь родился и вырос в Москве, в Лужниках ему каждая кочка знакома. Срываться с насиженного места всегда непросто. Особенно с женой и ребенком... У меня нет однозначного ответа на вопрос, правильно ли я поступил, расставшись с «Торпедо». Именно после этого на меня посыпались травмы.
— Может, совпадение?
— Не исключено. Однако все ведь еще от головы идет. В «Торпедо» я чувствовал себя очень уверенно и комфортно. О ЦСКА такого сказать не могу. Туда набрали полно молодых ребят. На их фоне в свой «тридцатник» я выглядел чуть ли не дедушкой. Что тренер с легкостью прощает юному дарованию, редко сойдет с рук ветерану. В ЦСКА у меня не было права на ошибку, а это жутко давило на психику.
— Неужели вы не знали, на что шли?
— Разумеется, не предполагал, что все так обернется. Вообще-то из «Торпедо» я планировал за границу отбыть. Речь, по словам агента, шла о «Шальке», «Грассхоппере» и итальянском клубе серии А. И тут на горизонте появился Гинер. Условия шикарные, не хуже, чем в «Шальке» или на Апеннинах. Клуб амбициозный, из Москвы. Зачем куда-то ехать в неведомую даль, без языка и четких перспектив? Я даже обрадовался, что отпала необходимость паковать чемоданы, потому что по большому счету никогда за рубеж и не рвался.
— А правду говорят, что накануне чемпионата мира-2002 вы утаили от врачей сборной серьезность своей травмы?
— Пусть это останется на совести Гершковича, который после возвращения из Японии запустил почему-то подобную версию. Я никого не обманывал и ничего не скрывал. Впервые приводящую мышцу дернул — по иронии судьбы — в Лужниках в матче с «Торпедо». Из-за этого финал Кубка через неделю пропустил. Постепенно оклемался, по крайней мере в Бору пахал уже наравне со всеми, сыграл на турнире LG. Дня за два до вылета в Японию на базу должен был приехать Владимир Путин. В ожидании президента России тренировку затянули часа на два. А погода сырая, газон мягкий. Минут за пять до окончания занятия, выпрыгнув за мячом, ощутил в мышце дискомфорт. Щелчка, характерного при ее надрыве, не было. Я — к врачам, внутренне уже прощаясь с чемпионатом мира и своим местом в заявке. Но меня заверили, что повода для беспокойства нет: дескать, это спазм. В Японии неделю бегал по кругу и к стартовому матчу с Тунисом полностью восстановился. Беда подстерегла на последней тренировке перед игрой с Японией. В момент удара по мячу в мышце раздался знакомый до боли — во всех смыслах — щелчок. Все было кончено.
— Поэтому и попросили тренеров отпустить вас в Москву?
— Да. Неловко себя чувствовал. Вся команда вкалывает, готовится к матчам, а я слоняюсь по базе туристом. С такой травмой минимум на две недели о футболе следовало забыть. У врачей сборной и без меня забот хватало, вот и рассудил, что лучше мне домой вернуться и заняться в клубе своим лечением. Разочарование, конечно, было страшное. ... А на исходе сезона Газзаев открытым текстом мне сказал, что на моей позиции будет использовать Шершуна. Тренер создавал команду с прицелом на будущее, а какие в 30 лет могли быть перспективы? Я был не слабее Шершуна. Просто он почти на десять лет моложе. Сразу озадачился поиском новой команды. Не хотел, чтобы в ЦСКА на меня смотрели как на дармоеда. Замечал какие в команде бросали взгляды на некоторых игроков, которые прочно увязли в дубле, но уходить никуда не спешили. Зарплата-то все равно капала...
— Чего больше у вас в мыслях о завтрашнем дне — оптимизма или тревоги?
— Определенное волнение, не скрою, присутствует. Какой из меня тренер получится? Ответа пока не знаю. Главное, мне кажется, не бояться учиться. И верить в свои силы. В конце концов, все через это проходят. Не я первый, не я последний.
Александр Кружков
«Спорт-Экспресс», 12.05.2005
