Борис Разинский: Надо радоваться каждому дню

Борис Разинский

Сколько их осталось – олимпийских чемпионов Мельбурна-56? Симонян, Парамонов, Иванов, Исаев, Ильин, Беляев. Да Борис Разинский, самый молодой из этой компании. Личность уникальная и легендарная. Единственный футболист, который на чемпионатах Советского Союза играл в качестве и вратаря, и форварда. На золотой для нашей сборной Олимпиаде он провёл один матч, в остальных же был дублёром Яшина. За год до этого, в 1955-м, завоевал с ЦСКА Кубок СССР. Кроме того, успел поиграть и в «Спартаке», и в киевском «Динамо».

За армейцев он отметился двумя голами с пенальти, став лучшим бомбардиром среди вратарей высшей лиги. Ведь в советском футболе не было своих Чилавертов и Рожерио Сени. Позже, оказавшись играющим тренером липецкого «Металлурга», который выступал в классе «Б», Разинский переквалифицировался в нападающего и наколотил за сезон 19 мячей! Анзор Кавазашвили, сам в прошлом блистательный вратарь, говорил о нём с восхищением: «Для Бориса не существовало понятия „мёртвый мяч“. Он настолько прыгуч, что мог отбить мяч, летящий в „девятку“, находясь даже в противоположном углу!» Сейчас Борису Давидовичу 77 лет. Ходит с палочкой, но жизни в этом старике больше, чем в любом молодом. Видели бы вы, как горят его глаза! И с юмором тоже порядок.

— Не разучились радоваться жизни, Борис Давидович?
— Что вы, радоваться надо каждому дню! Особенно в моём возрасте. Проснулся, посмотрел в зеркало: «А я ещё жив». Я дружу с Владимиром Зельдиным, потрясающим актером и болельщиком ЦСКА. Ему 96, но в какой он форме! До сих пор играет пять спектаклей! Однажды спросил его: как же дотянуть до такого возраста? Отвечает: «Главное, определись, к какой медицинской группе себя относишь. Их всего две. Первая группа называется „п... ц“. Лечись ты, не лечись – бесполезное дело. Вторая группа — „х... я“. Само пройдёт».

— Вы себя ко второй отнесли?
— Конечно! Когда на 75-летие устроили матч ветеранов, я натянул перчатки и встал в ворота. А до этого кроссы каждый день бегал. Правда, сейчас, увы, не до них. Одолели-таки старые болячки. Тазобедренный сустав от нагрузок начал разрушаться. Теперь с палкой хожу. Из-за этого дачу в Тульской области пришлось продать. Раньше-то с женой много времени там проводили. Помните Володю Дорофеева, нападающего ЦСКА 70-х? Он сам из тех мест, работал в администрации и помог нам с покупкой дачи. Но сейчас с женой её уже не тянем. Прежде-то выходил, брал лопату и чистил снег. Мне это даже было в удовольствие. А сейчас какая лопата...

— Машину тоже не водите?
— Вот за рулем нормально себя чувствую, у меня маленькая «Фольксваген Джетта». Только ездить некуда. Живу в Коньково, а к дочке до Тёплого Стана быстрее пешком дойти.

— За последнее время много ваших товарищей ушло. Чью смерть особенно тяжело переживали?
— Последний раз был на похоронах Володи Федотова два с лишним года назад. А больше не ходил – ни к Вале Ивакину, ни к Володе Маслаченко, ни к Вале Емышеву. Просто душевных сил не хватает. Если б можно было чем-то помочь. А так...

— Ваш отец – лётчик. Его жизнь полна была подвигов и приключений?
— Папа был летчиком-истребителем на самолете И-16, тупорылом таком. Начинал ведомым в звене у Анатолия Серова. Это знаменитый ас. Его жена, актриса Валентина Серова, позже ушла к Константину Симонову. Отец получил орден Боевого Красного Знамени за бои на Холхинголе, а в Великую Отечественную – орден Ленина. Сначала воевал в истребительной авиации, затем в разведке, занимался аэрофотосъемкой. С фронта вернулся живым и здоровым. Проклятая война настигла отца через десятилетия. Уже на склоне лет пришлось ампутировать ногу, но и это его не спасло... А мы с мамой войну провели в эвакуации.

— Где?
— В городке Болотное, что в 120 километрах от Новосибирска. Мать захватила с собой отцовские отрезы, вещи какие-то. Там всё выменяла на корову. Она во время войны нас от голода и уберегла. Огородик свой был. Дом топить было нечем, так я собирал уголь вдоль железной дороги. Либо с вагонов воровал. А осенью 1944-го решил на фронт убежать.

— В 11 лет?!
— Представьте себе. Забрался в поезд и – вперёд. До Свердловска доехал. Там уж сам был готов сдаться. Замёрз страшно. Стою грязный и оборванный, плачу. Подходит патруль: «Кто такой? Откуда?» Сразу в приёмник-распределитель увезли, а потом назад в Болотное отправили. Мать сходила с ума. Меня же недели две не было!

— Когда футбол вошёл в вашу жизнь?
— Всерьёз играть начал в Туле, куда после войны перевели отца. В 1952-м я поступил в институт физкультуры и первым делом отправился в Сокольники на тренировку ЦДСА, как назывался тогда армейский клуб. Никаких иллюзий, конечно, не строил. Просто хотелось своими глазами увидеть в деле великую команду во главе с Всеволодом Бобровым и Григорием Федотовым. Вместе с другими пацанами стоял за воротами, подавал мячи. А дальше – случай. Вратарь Никаноров закончил тренировку, а Чанов, у которого порвался шнурок, отошёл в сторону. И несколько ребят, я в том числе, кинулись занять место в пустых воротах. Били нам Федотов, Бобров, Демин, Гринин! Я в броске взял какой-то мяч. Потом ещё. Другим пацанам говорят: «Отойдите!» А мне предложили остаться. Но в конце 1952-го сборная СССР, костяк которой составляли как раз армейцы, неудачно выступила на Олимпиаде в Хельсинки. Сталину это не понравилось, и он приказал расформировать ЦДСА. Офицеров отправили дослуживать в армейские команды, рядовых демобилизовали. Разошлись кто куда – в «Динамо», ВВС, «Локомотив». Меня зачислили в «Спартак». Спустя год после смерти Сталина армейский клуб решили возродить, и я вернулся.

— Вы читали в книжке такой эпизод: «Когда Разинский вытеснил из состава опытного Никанорова, тот, нисколько не униженный местом на скамейке, жестами показывал юному партнеру, как, например, кулаком отбивать мяч. Кулак у Никанорова был с небольшую дыню, и появился возле носа Бори, когда на южных сборах „дедушки“ пошли пригубить „Изабеллу“ и предложили парню, а он протянул руку за стаканом...» Было, Борис Давидович?
— Честно, ребята, не помню. Скажу о другом. С Никаноровым мы много лет оставались добрыми друзьями. Это был честный и порядочный человек. Знаете, как его называли в ЦДКА?

— Как?
— Совестью команды! И в этом, поверьте, не было ни малейшего преувеличения. В игре Никанорова мне особенно нравились его реакция и смелость. Он никогда не боялся бросаться за мячом прямо в ноги сопернику.

— Лев Яшин много курил. А вы?
— Разок попробовал, ещё в детстве. Нарезали самосад с пацанами, а мне кто-то возьми, да скажи: «Неправильно куришь. Набери полный рот дыма, вдохни и произнеси: „Мама“». Я вдохнул — хорошо, не помер. Рвало страшно.

— Зато от радости поддать вы не отказывались?
— Могу. Хотя в десятом классе напился так, что до дома дойти не смог. 1 мая вернулся после соревнований домой: родителей нет, а стол накрыт. Налил себе водки – и на танцы. Там добавлял и добавлял. Очнулся в комендатуре под лавкой.

— В игровые времена выпивали хорошо?
— Все в ЦСКА выпивали, это от «команды лейтенантов» осталось. Федотов выпивал, Бобров, Гринин, Демин. Правда, пили они строго после игры. До – ни-ни. И мы точно так же. Поддадим после матча, на следующий день...

— Тренировались?
— Нет, ещё поддавали. А уж потом выходили тренироваться.

— О тренере ЦДКА Борисе Аркадьеве нам с восхищением рассказывал Евгений Евтушенко: «Это великий философ и необычайно образованный человек. Любитель поэзии, он устраивал в своих командах встречи с писателями, сам читал им стихи». Каким запомнился Аркадьев вам?
— Одно слово – интеллигент. Аркадьев учился в Академии художеств, поэтому любил водить игроков в музеи, картинные галереи. Иногда мог в самолете разбудить всю команду со словами: «Ребята, посмотрите какой закат!» Как-то вышли на зарядку. Аркадьев стоит, руки на груди скрестил, подбородок вытянул и спрашивает в шутку: «Похож я на Наполеона?»

— А вы?
— Посмеялись. Был ещё интересный момент. Приехали на сборы в Восточную Германию. Договорились провести там несколько товарищеских матчей. Причем условились так: все деньги, собранные от продажи билетов, немцы отдают нам. А когда они в СССР приедут на игры с ЦСКА, уже мы им по аналогичной схеме заплатим. Чтобы у нас в Германии были марки, а у них в Союзе – рубли. Дело было в марте, холодно, ветер. Немудрено, что на первый матч пришло человек сто. Выручка копеечная. Прознав об этом, из Москвы позвонили начальнику команды подполковнику Алексею Калинину: «Что вы устроили? Там никто не ходит на стадион, вы ни черта не заработаете. А когда немцы сыграют в Лужниках – мы им должны будем кучу денег отвалить?! Немедленно прекращайте эту авантюру». Калинин говорит Аркадьеву: так, мол, и так, денег велели не брать. А Борис Андреевич – человек гражданский, армейские распоряжения ему не указ. И отвечает с ироничной улыбкой: «Да? Очень хорошо. А мы будем брать!» Калинин чуть в обморок не грохнулся. Но в итоге Аркадьева всё-таки отговорили от этой идеи.

— Все отмечали вашу фантастическую прыгучесть. Откуда она?
— Я в отцовском гарнизоне занимался разными видами спорта. Был, например, чемпионом Калининской области по легкой атлетике. В высоту прыгал в 1951 году 1,75, а рекорд Советского Союза был 1,89, представляете? Кто из сегодняшних вратарей прыгнет, как я? Рыжиков, Акинфеев?

— Акинфеев тогда играл бы?
— В классе «Б». Или сидел бы в дубле. Ведь в каждой команде высшей лиги были шикарные вратари. Взять послевоенное поколение: Хомич, Акимов, Леонтьев, Никаноров, Леонид Иванов... Затем появились Яшин, Олег Макаров, Маслаченко, Котрикадзе, Кавазашвили, Банников... Ну и где бы играл Акинфеев – в «Пахтакоре»? Так и там Юра Пшеничников блистал, никто бы его из состава не вытеснил.

— Зато у Акинфеева очень сильный удар.
— Это правда, бьёт здорово. Кстати, и у меня ударчик был что надо. В первом своём матче за «Спартак» я как дал по мячу с полулёта, так он всё поле перелетел, вратарь бежал за ним от штрафной и с огромным трудом сумел поймать. Стадион ревел! В те годы это в диковинку было – чтобы голкипер от ворот до ворот пробил. Сейчас-то такое сплошь и рядом.

— У кого в ваше время был самый мощный удар?
— В «Кайрате» играл центральный защитник Степанов. Вот это была колотушка! Гена Красницкий и Вася Бузунов тоже заряжали от души.

— А перчатки-то у вратарей были совсем смешные...
— Не то слово. С современными не сравнить. Тогда на вратарские перчатки наклеивали такой же материал, как на ракетку для настольного тенниса. Хомич, к примеру, чтобы было получше сцепление, канифолью их натирал. А я водичкой старался смочить или просто поплевать.

— За какой пропущенный гол вам особенно было обидно?
— Помню, в 1959-м принимали «Динамо». При счете 2:2 на последней минуте Численко выскочил со мной один на один, но я среагировал, и мяч улетел на угловой. Партнеры по команде кинулись обнимать, поздравлять. А динамовцы быстро разыграли угловой, и Численко в сутолоке протолкнул-таки мяч в ворота. Отчёт о матче на следующий день в газете озаглавили «Зацелованный вратарь».

— Победный для вашего ЦСКА финал Кубка СССР-55 с «Динамо» вошёл в историю ещё и удалением Яшина. Единственным в его карьере.
— Да, в конце первого тайма Латышев выгнал Лёву с поля. Замены не разрешались, и его место в воротах занял полузащитник Байков. Мы вели 2:1, и, казалось, сейчас уж точно разнесём «Динамо». Не тут-то было! Пробить Байкова нам не удалось. Еле-еле удержали победный счёт.

— Правда, что Лобановский любил вашу игру на аккордеоне?
— Да бросьте, баянист из меня так себе. Музыке нигде не учился. Просто в детстве мама подарила аккордеон, и я играл на нём в свободное время. Но Лобановскому вроде нравилось. Как-то со сборной приехали в Израиль, после матча – банкет. В ресторане музыка гремит. Выпили по чуть-чуть и решили подурачиться. Полезли на сцену. Боря Кузнецов за барабаны сел, Толя Исаев схватил гитару, я – аккордеон. И устроили концерт! Израильтяне были в шоке.

— Что за человек был Лобановский?
— Что он, что Базилевич – ребята очень серьёзные. В киевском «Динамо» вообще не было таких весельчаков, как в ЦСКА. Единственный балагур – Виталик Хмельницкий, но он помоложе. А Лобановский... Вот случай. В чемпионате наступил перерыв, и повезли нас в одесский санаторий. Все игроки на своих машинах ехали колонной. Там отдыхаем, загораем, купаемся. Лишь Лобановский в море ни ногой. Его спрашивают: «Лобан, а чего ты на берегу-то сидишь? Почему не купаешься?» На что он презрительно отвечает: «Чтобы я полез в эту грязную, вонючую воду? Никогда!»

— А Стрельцов о тюрьме что-нибудь рассказывал?
— Нет, не любил он разговоры на эту тему. Да мы и не спрашивали – неудобно. Эдик – очень славный парень. Добрый, скромный. А игрок – феноменальный! За сборную ветеранов Союза мы лет десять играли сдвоенным центром. Какое же это было удовольствие! Он так чувствовал игру, что стоит чуть открыться, как в ту же секунду следовал пас. Да такой, что мяч обрабатывать не надо.

— За ветеранов вы предпочитали в поле играть?
— Да, в ворота вернулся уже после пятидесяти. Я всегда любил играть впереди. Но так как в своих командах был основным вратарем, тренеры моего увлечения атакой не разделяли. Кроме Всеволода Боброва.

— Где вы с ним пересеклись?
— В 1963-м в одесском «Черноморце», который возглавил Бобров. Позвали в команду и меня. Иногда Бобров разрешал мне выходить в поле. А во время поездки «Черноморца» по Африке я играл в центре нападения и забил 11 мячей из 21-го!

— В 1999-м вы тренировали вратарей в корейском «Самсунге». Палками на ваших глазах игроков там били?
— При мне – ни разу. Когда-то в Корее такое и впрямь было в порядке вещей, но уже давно не практикуется.

— А собак ели?
— Надеюсь, что нет. В команде существовало чёткое разделение. Корейцы на местные блюда налегали, а иностранцев сажали за стол, где была европейская кухня. Но пару раз из любопытства я присоединялся к корейцам. Усядусь, как и они, на корячки, наберу в тарелку всякой всячины, поклюю. Чёрт его знает, может, и собачатина попадалась.

— Нравилось в Корее?
— Да. Зарплата была отличная – пять тысяч долларов. Вратарём «Самсунга» был Ли Ун Джэ. Когда начал с ним работать, он уже через полгода стал основным голкипером сборной. А потом в новороссийском «Черноморце» Левицкого полгода тренировал. Думаю, тоже кое в чём помог Максиму.

— Как в Новороссийске очутились?
— Приехал отдохнуть. Один из моих друзей бизнесом там занимался и был в хороших отношениях с Валерием Прохоренко, теперь уже бывшим мэром города. Пригласили на дачу к мэру. Он спрашивает: «Мы тут вратаря взяли, Левицкого. Может, поработаете с ним?» Я согласился. Потом поинтересовался моим мнением о Владимире Федотове, которого собирались главным назначать. Я ответил: «Володя – прекрасный мужик. Но не такой жёсткий, как его тесть Константин Иванович». После этого решил уточнить: «Федотов-то как отнесётся к моему назначению?» — «Не волнуйтесь, это мы уладим».

— Там в вашу вратарскую бригаду входил и юный Иван Левенец. Он уже тогда с режимом не в ладах был?
— Что вы, по этой части никаких претензий к Левенцу не возникало. Хотя я был не в восторге от его игры, средненький вратарь. Да и у Левицкого не особо выдающиеся данные.

— Летом 2001-го после отставки Виктора Зернова вас назначили исполняющим обязанности главного тренера «Черноморца». Почему в этой роли вы пробыли всего пару дней?
— Назначил меня Прохоренко. Я уже должен был с командой на выезд в Самару лететь. Но люди, которые содержали «Черноморец», хотели пригласить другого тренера. Я им не понадобился.

— Вы о генеральном директоре клуба Викторе Ивасеве?
— В том числе.

— Куда он, кстати, пропал?
— Сегодня Ивасев – директор клуба из Наро-Фоминска, это вторая лига. Я же после увольнения из «Черноморца» недолго поработал в «Химках» и «Волгаре», а последние десять лет – на пенсии.

— Разделяете мнение Маслаченко, считавшего, что наша классическая вратарская школа закончилась на Дасаеве?
— Конечно. Утеряны стиль, манера. С огорчением смотрю на действия современных вратарей, на их технику, скверную координацию движений, на то, как ловят мяч. Мы-то бросались руками на него! Получали травмы, но прыгали, будто в воду с разбега. И не в том дело, что раньше вратари были смелее. Просто нынешних этому техническому приему никто не учит.

Championat.com, 02.06.11